Я друга выбираю не по нации

Семья

Баяну

    Мои друзья -

    Рамис, Акбар Рыскуловы,

    киргизского народа сыновья.

    И как кому ни воротило скулы бы -

    я говорю:

    они

    мои друзья.

Я друга выбираю не по нации,

    простым и добрым людям сам родня.

    В надежнейшей сердечной депонации

    простые чувства дружбы у меня.

У нас в селе жила семья киргизская,

    еду приготовляла на огне.

    И боорсоки, жарким маслом прыская,

    шкворчали в раскаленном казане.

Я с детства рос под звездами высокими,

    доверчивости к людям не тая.

    Конечно же, не только боорсоками

    влекла меня киргизская семья.

Да что еда! Голодными мы не были -

    пришли пятидесятые года.

    Но то, что в этом доме нету мебели,

    я помню, потрясло меня тогда.

Я научился ноги класть калачиком,

    пристраиваясь с краю на кошму.

    Никто гвоздя там даже не вколачивал

    ни в стол, ни в стул, не нужный никому.

Они в том доме были б даже лишними.

    И мы садились прямо на полу

    или в саду под яблонями, вишнями,

    и чай мы пили, дуя в пиалу.

Глава семьи врачом был или фельдшером -

    я в детстве их не очень отличал.

    И был он очень ласковым, доверчивым,

    среди своих теплом меня встречал.

Беря комуз, глазами глядя грустными,

    он пел для всех, но как для одного.

    И не были киргизами и русскими -

    мы были просто дети для него.

И перестал я обращать внимание

    на то, чем не был полон этот дом.

    В нем жили доброта и понимание,

    уют в нем был - заботой и теплом.

Тогда в селе все семьи были равными -

    лишь десять лет как кончилась война.

    И не были ковры и стенки главными -

    совсем не этим жизнь была полна.

Вздохнули люди, столько отмытарствовав,

    жизнь, медленно налаживаясь, шла.

    Мои обноски мать в семью татарскую

    донашивать, отштопав, отнесла.

Я тоже френч вельветовый донашивал

    с соседнего чеченского плеча.

    И все ж еще куда беднее нашего

    жила семья киргизского врача.

Но не было в соседях злости, вредности,

    хотя и не хватало трудодней.

    И не были мы черствыми от бедности,

    и помогали тем, кто победней.

    Позднее, шмотки модные разыскивая

    и деньги перехватывая в долг,

    не раз я вспоминал семью киргизскую -

    была бедна, но в дружбе знала толк.

Я по две смены у станка отматывал.

    А детство всё звало издалека,

    и я читал киргизского Айтматова

    как своего родного земляка.

Тряхнуло нас алмаатинским шабашем.

    Мы столько лишних благ приобрели,

    но опоздали, как к разбору шапошному,

    к самим себе, оставшимся вдали.

И вот, когда отдельные детсадики

    для русской и киргизской ребятни

    устроили ответственные дяденьки,

    я вижу, как забывчивы они.

Не раз я в жизни на излом испытывался,

    я не хочу, как дяденьки грозят,

    чтобы отдельно мой сынок воспитывался

    от черноглазых шустрых киргизят.

Нельзя детей с мечтами одинаковыми

    лишать насильно общего двора -

    им не в национальном узком вакууме

    придется жить, когда придет пора.

Нельзя нам забывать уроки давние,

    уроки единения, родства.

    Ведь дружба нерушима лишь когда она

    в плоть межнациональную вросла.

И пусть об элитарности поскуливают

    любители красивого вранья.

    По-прежнему мы все - одна семья.

    Мои друзья -

    Рамис, Акбар Рыскуловы -

    киргизского народа сыновья.

    1987 год.

    В горах киргизских

    Киргизских гор

    и белизна,

    и синь!

    Вам, горы,

    я не пасынок,

    а сын.

    Я это чувство

    с детства сохранил,

    и выси гор

    с бескрайностью равнин

    в себе соединил я

    без надлома.

    В горах киргизских

    я повсюду дома.

    Мои гостеприимные друзья

    мне чашу предлагают -

    по края

    полным-полна та круговая чаша.

    Полна добра

    простая дружба наша.

    Мы в мир пришли

    уже после войны.

    Но с ней отцами соединены,

    мальчишки,

    мы в степи пасли коров.

    Дружили там, а не в пыли дворов.

    С Толеном мы сминали ковыли,

    а горы

    нас манили издали,

    в полдневный зной сверкая ледниками.

    Еще того не ведали мы сами,

    что любим их...

    У родника со смаком

    мы русский хлеб с киргизским баурсаком

    чередовали...

    Много лет спустя

    Толен признался, у меня гостя,

    с улыбкой,

    просветленною, как небо,

    что в жизни

    не едал

    вкуснее хлеба,

    чем тот

    послевоенный

    сельский

    хлеб.

    И не был он в любви своей нелеп.

    Ему в ответ признаться был я счастлив:

    кусочки теста, жаренные в масле,

    я больше хлеба русского любил.

    И это был не мимолетный пыл,

    поскольку хлебом мы делились с детства,

    интуитивно веруя

    в наследство

    отцов своих,

    вернувшихся с войны.

    А дети, даже взрослые,

    сильны

    симпатиями ранними своими,

    ведь именно они для нас

    святыми

    становятся, питая с давних пор.

    И я,

    от гор не отрывая взор,

    любуюсь ими - так они красивы!

    И, не забыв равнинные края,

    я чувствую:

    с тобой моя Россия,

    как ты со мной,

    Киргизия моя!

    25 ноября 1980 года.

    * * *

    Край Ала-Тоо солнцем осиянен.

    Живи тут век, но сердцем не криви:

    ты здесь не суверенный россиянин,

    а россиянин по своей крови.

Вдали эпоха показушных маршей

    в парадном треске...

    В гуще бытия

    мой брат кыргыз

    не младший и не старший,

    а просто брат, такой же брат, как я.

Мы братья без шатаний и разброда.

    Живем, завет родительский храня:

    суть братства не в количестве народа,

    а в чистоте сердечного огня.

Давно менталитет у нас не узкий,

    мы в суверенитете новых дней

    богаты тем, что он кыргыз, я русский,

    что горец он, а я дитя полей.

Из будней, а не из литературы,

    хотя и с нею дружим мы в тиши,

    он знает широту моей натуры,

    я знаю высоту его души.

Люблю Рамиса и люблю Баяна.

    Взаимностью мне платят и они.

    Сквозь дебри постсоветского дурмана

    вошли мы в дикорыночные дни.

Мы не дождались манны коммунизма.

    Но среди гор не только мы втроем

    как жили в совстране без шовинизма

    одной семьей, так и теперь живем.

Когда мне рынок сыплет соль на рану,

    когда судьбой бываю клят и мят,

    звоню Рамису, и звоню Баяну.

    Когда им трудно, мне они звонят.

Спасибо вековому компромиссу -

    как предки наши, мы родней родни.

    Дай Бог Баяну, и дай Бог Рамису.

    А за меня попросят пусть они.

Друзья мои! По высшей доброй воле

    срослись, разъединиться не спеша,

    моя душа, широкая, как поле,

    и снежных гор высокая душа.

Простор российский в кровь вошел с веками.

    Но здесь мы люди гор, а не равнин,

    и сам теперь со снежными висками

    я больше азиат, чем славянин.

В какой чужой дали ни колеси я,

    тоскую по заоблачным местам,

    где с нами зарубежная Россия,

    со мной мой отчий дом, мой Кыргызстан!

    9 мая 2009 года.

    * * *

    Здесь мама спит и спит отец.

    Я светоч праха их простого.

    Мои начало и конец -

    простор в предгорьях Ала-Тоо.

    И кто бы как тут ни визжал

    о чужаках - не верю бреду.

    Я никуда не уезжал.

    И никуда я не уеду.

    22 февраля 2005 года.

Александр Никитенко - член Союза писателей СССР и Кыргызстана. Автор четырнадцати поэтических книг. С 1951 года живет  на земле Ала-Тоо.

    Александр Никитенко.

Адрес материала: //mail.msn.kg/ru/news/32864/