Я рад даря

    Попробуем прочесть заголовок статьи с конца и услышим неожиданное: “Я рад даря”. Вот такой он загадочный палиндром, то есть перевертень. Освоить эту сложнейшую технику творения стихов отваживались лишь мэтры поэзии, да и то немногие. Гаврила Державин (“Я иду с мечом судия”), Велимир Хлебников (“Косо лети же, житель осок”), Афанасий Фет (“А роза упала на лапу Азора”), Валерий Брюсов (“Я — око покоя”).
    У сегодняшних мастеров пера, судя по всему, работа с перевертнем особого вдохновения не вызывает. Их наоборотные стихи больше напоминают лингвистические трюки. Что ж, далеко не каждому удается обуздать этого своенравного и требовательного пегаса–мустанга по имени палиндромон. А требует он помимо традиционного перелопачивания словесной руды еще и ювелирного мастерства, умения творить стихи, которые бы читались и справа налево. Колумбом новых поэтических материков, ныне заселенных и возделываемых нами, называл Владимир Маяковский Велимира Хлебникова, восхищаясь новаторской поэзией, в том числе и палиндромонами своего собрата по перу. Если следовать мысли великого поэта, то в Кыргызстане есть рекордсмен, который успешно освоил этот, без преувеличения, высший пилотаж в безмерном космосе русской поэзии и русского языка. Его новый сборник в 14,5 печ. л. “Переворачиваю мир” заполнен необычными стихами, что называется, под самую завязку. И когда Александр Никитенко утверждает, что достиг в этом виде поэзии олимпийского результата, то нисколько не преувеличивает, ибо аналогов его достижению, столь объемному, действительно нет.
    Никак не претендую на всесторонний анализ палиндромонов поэта, как того они, несомненно, заслуживают. Думаю, литературоведы непременно скажут свое профессиональное слово о новых гранях творчества Никитенко. Хочу лишь поделиться с читателями “МСН” личными впечатлениями от необычных творений поэта и мыслями, которые, возможно, не имеют прямого отношения к появлению его новой книги, но, уверена, отзовутся в публике.
    В талантливом поэте, создавшем восемь поэтических книг, переводчике, члене Союза писателей Кыргызстана Александре Никитенко счастливо уживаются, казалось бы, качества несовместимые: здоровая амбициозность и вечное недовольство собой. На мой взгляд, первое происходит от осознания своей неповторимости и достигнутой высоты. Второе — от жесткой требовательности к своему художественному слову, от понимания, что каждая высота в поэзии — это всего лишь трамплин к следующей. В постоянной борьбе двух противоположностей, скорее всего, и рождаются его уникальные творения. Читая, вернее, изучая (для современного скоростного чтения они не подходят) палиндромоны Никитенко, я невольно вспоминала его признание о многолетних поисках для стихотворения “Паруса” точного эпитета, имеющего звуковое сходство с рифмой “кромкой”. Найденное слово “ломкой” вместо “тонкой”, по словам поэта, принесло ему радость открытия.
    Начнешь это слово
    В строку всовывать,
    А оно не лезет –
    Нажал и сломал
    — сокрушался Владимир Маяковский. В палиндромонах поиски нужных слов и их “подгонка” требуют особой кропотливости. Можно представить себе, сколько слов пришлось “сломать” Никитенко, создавая следующие перевертни: “Я и ты будем в меду бытия”, “Велик аки лев”, “Покорил, лирокоп!”, “Осело колесо”, “Юн как ню”, “Мир. Тихо. Хитрим”. Так закольцованная конструкция стихотворной строки не позволяет мысли растекаться по древу и почти магически обнажает ее суть. Здесь нет второстепенных или лишних слов. Каждое междометие, предлог, частица, союз, органично составляя начало, середину или конец другого слова, исключают вмешательство какой–либо редактуры. И самое, пожалуй, важное. Лаконичность, экономность, присущая творчеству Никитенко в целом, в палиндромонах проявилась в полной мере. В отличие от других современных палиндромистов, которым так и не удалось вдохнуть поэзию в свои причудливые конструкции, наш земляк сумел переплавить в содержание саму форму: “Умер. И мир ему”, “Нахапал, а, пахан?”, “Честен? Нет? Сечь”, “На талант налатан”, “А хила ли сила лиха?”, “А худа ли сила духа?”, “Адам ада”, “Иго йоги”.
    В поэзии, как известно, бессильны законы математической логики, а зона палиндромона свободна от законов традиционного стихосложения. Вслушаемся в посвящение поэта своему кумиру “Перевертень Велимиру”:
    Он музе безумно
    И лире верил,
    Учил кличу:
    Залазь
    В омут умов
    И разом озари.
    Эти строки не подчинены привычному ритму и не скованы рифмой, но способность читаться наоборот, рефрен звуков наполняет их внутренним ритмом, который держит мысль в напряжении. Читатель не понимает сам, как он попадает во власть этого необычного звукового канала.
    Знаток бесконечно богатых возможностей языка, Никитенко привлекает все средства синтаксиса и ритма и располагает каждое слово так, чтобы оно отчеканивалось отдельно, и тем самым максимально сгущает множество смыслов и чувств. В результате простое слово, постоянно меняя облик, трансформируется в метафору, искомый сгусток звуковой материи. И Никитенко щедрыми пригоршнями снабжает ими свои перевертни.
    — Дедал, а, дед?
    Ила дали
    Икару дураки –
    лети, житель,
    лети, чар рачитель,
    лети, о, воитель,
    лети тихо, похититель,
    мотни винтом!
    (из поэмы “Миф им”)
    Разумеется, без сотворчества читателя, к воображению, кругу знаний, духовному и интеллектуальному опыту которого предъявляются самые высокие требования, здесь не обойтись.
    Я рад ударя:
    Но как он
    Нов, звон!
    Ворох хоров,
    минор уроним. (“Ухаб Баху”)
    Палиндромоны Никитенко требуют прежде всего знания не только поэтического языка, стиля, который лежит в основе всего его творчества, но и знания русской истории, современности, самобытности русского народа, его духа. Например, что могут сказать читателю, не ведающему о драматизме гражданской войны в России, о батьке Махно, о православных молитвах, строки поэмы “Анархия их рана”?
    Живи ж
    И мир псов восприми
    И позови, и возопи:
    Отче — Нечто!
    Молим о милом:
    Я и ты будем в меду бытия!
    “Приобщение к палиндромону — это чаще всего удивление открытием в родном русском языке новинок, которых все жаждут. Мы начинаем испытывать к нашему великому и могучему благодарность на грани благоговения! Мы ведь сами порой не знаем глубин собственного достояния! И здесь–то и кроется большая доля моего оптимизма насчет будущего нашего языка”. В этих словах, предваряющих сборник “Переворачиваю мир”, и кроется главная тайна и притягательность творчества Александра Никитенко.
    Фактически не знающий России (родился в Таджикистане, кыргызстанец более чем с полувековым стажем), сам, не ведая того, он является горячим проповедником русского языка в Кыргызстане. В подвижническом стремлении поделиться накопленным богатством, сказать о самом сокровенном языком русской поэзии, используя для этого богатейшие возможности родного языка, в желании приобщить к этой великой стихии как можно большее число людей, чтобы в ее пространстве они чувствовали себя так же легко и комфортно, как и он сам, Никитенко действительно похож на истинно верующего, предпочитающего не широкую дорогу, по которой идет большинство, а свою тропу постоянного само-преодоления и самосовершенствования.
    “С годами я понял, каким открытым мной сокровищем возможностей русского языка обладаю. И жаждал поделиться этим с людьми”, — признается Никитенко. Вот почему так болезненно он реагирует на малейшее пренебрежение по отношению к русскому языку, на его легковесное использование, от кого бы это ни исходило. Абсолютно солидарна с резким, но справедливым, профессионально аргументированным уроком (“На талант налатан”, “МСН”), который мастер публично преподал авторам одного появившегося недавно стихотворного сборника. И право на этот выговор он дал себе потому, что сам с неменьшим почтением и ответственностью относится к другим языкам. Образцом этого могут служить переведенные им стихи (15 тысяч строк, что может составить солидный сборник в 20 печ. листов!) акынов Кыргызстана Алыкула Осмонова, Сооронбая Жусуева, Рамиса Рыскулова, Байдылды Сарногоева, Ясыра Шивазы, Субайылды Абдыкадыровой, Маркабая Ааматова, Алымкан Дегенбаевой, Акбара Рыскулова, Эгемберди Эрматова, Жайлообека Бекниязова, Курбаналы Сабырова и других. По отзывам специалистов, переводчик Никитенко сумел не только приобщить русскоязычного читателя к богатейшему поэтическому миру собратьев по перу, но и максимально сохранить самобытность и стилистику каждого из них.
    Откликнуться на новый сборник Александра Никитенко меня заставило и другое обстоятельство. Уверена, со мной согласятся многие, для кого русский язык волею судьбы и обстоятельств стал родным, кто не может оставаться равнодушным к его настоящему и будущему. Особенно в нынешних условиях активной экспансии в Кыргызстане английского, китайского и других языков. Преподавание русской словесности в школах и вузах, по мнению специалистов, сократилось вдвое. Можем ли мы, горячо отстаивающие права и свободы нашего языка, с полной уверенностью сказать, что он развивается в нас самих? Достаточно ли мы делаем для его утверждения в обществе, мире, для пробуждения к нему интереса и любви со стороны нерусскоязычной части нашего общества? К великому сожалению, нередко мы сами подаем не самые лучшие примеры бережного отношения к своему языку. Не говорю о людях, не получивших соответствующего образования. Речь о тех, кто, без сомнения, относит себя к слою интеллигентов–интеллектуалов, чьей главной миссией во все времена были и остаются просветительство, проповедничество, естественное желание поделиться своим интеллектуальным и духовным богатством. В этой связи не могу не вспомнить с великой благодарностью свою первую учительницу Розу Исаковну Кюне, немку, которая с поразительной настойчивостью читала нам, корейским, немецким, чеченским детям, абсолютно не знающим русского языка, стихи Пушкина, Тютчева, Фета, пела романсы. “Люблю грозу в начале мая” и другие стихи мы постепенно воспринимали через ее уста как начинающий верующий воспринимает молитву: слов и сути не понимая, но уже пленяясь ее непостижимой тайной и силой. Казавшееся тогда сизифовым трудом, упорство учительницы маленькой сельской школы окупилось сторицей. К четвертому классу нерусские дети говорили на русском порой грамотнее его носителей. А вот типичный пример нашего времени. С голубого экрана бойко вещает учительница–словесник. За десять минут она многократно “обогащала” свою речь “как бы”, “на самом деле”, “просто”, “да” и прочими модными в последнее время словесными паразитами. Не отставали от нее и другие герои передачи, кстати, посвященной теме культуры. Сложно представить уроки, которые получают питомцы такого русиста. А главная причина, на мой взгляд, в элементарной филологической неразвитости. К великому сожалению, многие “образованные” люди уже не воспринимают книгу как жизненно необходимый источник саморазвития. А между тем именно в процессе (пусть даже механического) чтения, заучивания наизусть хорошего прозаического и поэтического текста человек запоминает взглядом и слухом, как правильно пишутся и произносятся слова, и тем самым обогащает свой словарный запас, расширяет не только информационное, но и духовно–интеллектуальное пространство. Особенно обидно, когда многие способные поэты и писатели сознательно идут на поводу сомнительных вкусов, подстраиваются под “лесоповальный” стиль, культивируют блатную лексику, русский мат (поразительно, что раскручивание таких “литераторов” происходит именно на канале “РТР–планета” с его многомиллионной аудиторией). Складывается впечатление, что у подобных шоу–зрелищ не будет конца. Как может ото-зваться слово талантливого поэта в людях, если о нем никто не знает, если его никто не собирается “раскручивать”, если он вынужден издавать свои книги сам? Слово поэта во все времена доходило до народа с трудом, а сегодня оно действительно стало гласом вопиющего в пустыне. Вот почему не перестаю удивляться нашим русским кыргызстанцам: Александру Никитенко, Светлане Сусловой, Вячеславу Шаповалову, Александру Иванову и другим их коллегам по творческому цеху, которые находят вдохновение творить даже в таких экстремальных условиях, в таком хаосе вседозволенности.
    Из смирения не пишутся тихотворения,
    И нельзя их писать на чье–то усмотрение.
    Говорят, что их можно писать из презрения.
    Нет,
    Диктует их только прозрение.
    Эти строки Леонида Мартынова, пожалуй, и есть ответ на вопрос, почему вообще пишутся стихи. Почему русский поэт Александр Никитенко, живущий далеко от Москвы, с сизифовым упорством выпускает сборники, где лучшие строки о России, в защиту России:
    Добрый российский обычай —
    Зиму встречать по пути.
    Голову круто набычив,
    Навстречь фортуне идти.
    Или:
    Замолчите хрипуны–кликуши.
    Если грянет огненный редут,
    Наши несгораемые души
    Никому Россию не сдадут.
    Жаль только, что Россия не знает, что на бывших бескрайних просторах, в так называемом ближнем зарубежье живут ее кровные и духовные сыновья и дочери, которые бережно хранят и обогащают ее главное духовное богатство, объясняются ей в верности высоким стилем и на взаимность даже не рассчитывают.
    У этих новых новые уставы.
    А к той моей стране не сыщешь троп.
    И мне через кордоны и заставы
    Моя страна не бросит розы в гроб.
    Галина КИМ.
    Фото Владимира ВОРОНИНА.
    
    
    
    
    
    

Адрес материала: //mail.msn.kg/ru/news/17394/