Невыдуманные истории
По собакам можно писать летопись человечества. Они спасали попавших в стихийное бедствие, осваивали бескрайние просторы Севера, во время боев вытаскивали раненых с поля боя и обнаруживали мины, охраняли жилища и стада, ценой собственной жизни обогащали науку ценными открытиями. Можно много говорить о собаках, сдержанно и восторженно, негативно и позитивно, но их значение в жизни человечества поистине неоценимо.
За тысячелетия цивилизаций менялся человек, вместе с ним эволюционировала и собачья популяция. Изменилась и психология канис фамилиарис.
Но… Сегодня собака порой куда человечнее, нежели хомо сапиенс.
Встреча
Цезарь был масти необыкновенной: длинные коричневые пряди — волной до самой земли (хотя он был “дворянской” породы, видимо, в его родословной побывал именитый предок). Кличку же свою получил в наследство от предшественника, который с миром почил прошлым летом, прожив две дюжины человеческих лет вопреки собачьей геронтологии.
Цезарь лениво дремал в просторной конуре, впритык к чахлому карагачу. На ночь его освобождали от тесного ошейника, и он до самого утра стерег свою территорию, по периметру обозначенную дощатым забором. Впрочем, он был добрым псом, сторожем числился номинальным, и даже незнакомые люди без всякого страха трепали его за загривок.
Дни шли за днями, скучные и однообразные, словно падающая с крыши неугомонная капель. Но однажды во дворе появились чужие люди. Любопытство настолько завладело его вниманием, что он не сразу спохватился по поводу отсутствия хозяйки. И лишь на третий день Цезарь все понял. И безнадежно заскучал. Ольга же, хозяйка, промаявшись от вынужденной безработицы, уехала в Россию, прекрасно понимая, что совершает предательство по отношению к собаке. Новые хозяева не обижали и так же аккуратно кормили его, стараясь привлечь симпатии заскучавшего кобеля. Но протяжный вой не прекращался много дней. Соседи возмущались. И новые владельцы решились усыпить обезумевшего пса.
Ветеринар же просто прописал седативный препарат — животное–то здоровое! То ли поэтому, то ли от того, что свыкся со своей участью, пес успокоился. Только в глазах его накрепко застыло печальное выражение.
Время отсчитывало Цезарю собачьи годы. Так бы и длилась эта мелодрама, но года три спустя случилось нечто. Цезарь неторопливо трусил рядом с хозяином, когда они подошли к берегу полноводного канала. День был воскресный, а они иногда позволяли себе длительные пешие вояжи. Вдруг Цезарь застыл как вкопанный. Родной запах детства донесся до ноздрей оцепеневшего пса. На том берегу шла женщина. Лай огласил окрестность. Напрасно хозяин пытался угомонить взволнованного Цезаря. Тот уже кинулся в канал, вмиг переплыл и бросился к замершей от страха и неожиданности женщине. И со всего маху уткнулся в испуганное лицо… Ольги (да–да, это была она!). Крупные росинки из собачьих глаз, счастливые Ольгины слезы… И ведь женщина, приехавшая по делам из России, всего–то решила в последний раз пройтись знакомыми местами. Больше эти двое не расставались.
Сердце на двоих
Всю жизнь считал себя атеистом, но порой случается такая чертовщина, что волей–неволей начинаешь сомневаться в незыблемости своих убеждений.
Эта история произошла в те годы, когда я только занялся частной ветеринарной практикой. Занятие это было далеко не синекурой, клиентуры — кот наплакал, и посему дорожил каждым вызовом. Однажды познакомился с дружной семьей Мальцевых и на долгие годы стал “семейным врачом”. В ту пору приобрели они щенка добермана, отнюдь не по любви и согласию, а по настоянию сына: будет щенок — будет хорошая учеба. И действительно, то ли собака повлияла, то ли перегорели в Игорьке выкрутасы переходного возраста, но учиться он стал.
Граф уверенно влился в семейство Мальцевых на правах четвертого члена с полным пансионом и медицинским обслуживанием. Рос как на дрожжах, и к первой годовщине превратился в сильного статного пса, только характер остался щенячий, добродушный и неуемный. Вещей было испорчено немало, для черной трехпудовой молнии не составляло большого труда своротить с дороги любую преграду. Терпели как могли, не заметив, как повседневные хлопоты переросли в привычную закономерность. Только однажды взмолился наименее стойкий Мальцев, настаивая на кастрации в надежде, что столь кардинальная мера охладит пыл не в меру подвижного Графа. Пришлось разубеждать в сомнительной затее: а вдруг и темперамент не остынет, и напрасно лишится песик тех самых штучек, без каких не сотворит себе подобных. А потомство Граф оставил бы незаурядное: во всей его величественной стати ярко проглядывала порода. Жаль, не было у Графа родовитых пращуров, а собака без родословной что человек без бумажки, хотя по экстерьеру пес бы дал фору каждому второму дипломированному “патрицию”.
Кажется, в тот год лето пришло в мае. Помню, как весенняя хлябь в одночасье сменилась зноем, плавился раскаленный асфальт, мягко прогибаясь под шагами. В те жаркие дни позвонил Петр, коротко объяснив мне, что Игорь попал в больницу (искупался в речке, а наутро температура зашкалила за сорок), а тут еще и Граф слег от неведомой хвори. В квартире Мальцевых была неестественная тишина.
С Графом же было совсем непонятно. Остекленевшие, безучастные глаза — будто уже умирал. И никакой симптоматики! Глюкоза внутривенно, инъекции витаминов и тоника…Тогда, не надеясь на чудо, я сухо попрощался, гадая, через какое же время наступит летальный исход.
Но чудо все–таки состоялось. В тот день, когда Игоря из реанимации перевели в обычную палату, кризис миновал и у Графа. День в день. Он поковылял к своей миске, будто и не было наяву семи дней на грани жизни и небытия. Будто сама судьба, соединяя узами дружбы Игоря и Графа, дала им одно сердце на двоих.
Черныш
Жил–был в одном дворе черный–пречерный фокстерьер, которого хозяева, не мудрствуя лукаво, нарекли Чернышом. Ареал его обитания был четко очерчен высокой кирпичной оградой, и Черныш с детства усвоил, что неизведанная по ту сторону стены территория — чужая, и ему строго–настрого запрещено выходить за пределы железной калитки. Но ему было достаточно и этого пятачка земли. Каждую весну, когда воздух наполнялся возбуждающими запахами чего–то необъяснимого, он аккуратно обходил свои владения, оставляя резко пахнущие метки. Это было хлопотное занятие, но Черныш был уверен, что иных средств для обозначения контролируемой территории в природе просто не существует.
Черныш был добрым и нежадным псом. Маркиз, толстый и ленивый кот, обитавший в хозяйском доме, брезгливо обнюхивал его еду, но Черныш считал ниже своего достоинства связываться с мурлыкающим нахалом. А еще пес любил вечер. Он знал: только солнце скроется за высокой оградой, в железной калитке раздастся скрежет заедающего замка, и появится хозяйка. Нежно погладит загривок, достанет из черной сумочки лакомство (чаще всего — кусок колбаски со слабым запахом малоприятного для собачьего нюха парфюма). И так было почти каждый вечер на протяжении долгих тридцати, разумеется, собачьих, лет. Обладай Черныш разумом вместо всяческих инстинктов и рефлексов, он бы непременно охарактеризовал свою жизнь емким словом “идиллия”, растянутая что твой латиноамериканский сериал.
Но однажды, в середине января, когда днем с крыш весело срывались искрящиеся капли, демонстрируя парадоксы южной зимы, Черныш лежал на своей подстилке, каждой шерстинкой ловя теплые лучи солнца. Вдруг он услышал осторожные шаги за оградой, затем явственно учуял непривычный запах таинственного незнакомца и уже было хотел подать голос, как на теплый асфальт звучно шлепнулся аппетитный ломтик ливерной колбасы. Черныш, беспредельно доверчивый ко всем человеческим поступкам, с удовольствием разжевал пищу, не обращая внимания на горчинку. Но когда был проглочен последний кусок, от языка вниз к животу медленно поползло обжигающее внутренности пламя, и, достигнув желудка, оно взорвалось невыносимой болью. Взахлеб вылаканная чашка не уняла бушующий в чреве пожар. Тогда Черныш рванул за дом, где в тени лежал слежавшийся снег. Он с хрустом глотал холодные куски льда, но облегчение не наступало.
К моменту прихода хозяйки Черныш шаткой походкой доковылял до своей лежанки, чувствуя, как каждый его шаг провоцирует новые вспышки невыносимой боли. Впервые Черныш не встретил хозяйку у калитки.
Вскоре приехал доктор. Но… Из темного облака неясными тенями проступали очертания хозяйки и пришедшего человека. Черныш еще сохранял способность видеть сквозь пелену неподвижного зрачка и слышать, хотя звуки, нещадно искаженные в полуразрушенном мозге, отдалялись неясным гулом. Яд, проникая и разрушая органы, не мог отнять жизнь у собаки: благодаря генам своих предков, жизнеспособность которых тысячелетия закалялась в горниле борьбы за существование, Черныш не умирал.
Врач сделал инъекцию, и через пять минут Черныш почувствовал, как боль отступила, разливаясь приятной истомой. Его тело на мгновение напряглось, мелко–мелко задрожало и плавно расслабилось. Темное облако, висевшее над Чернышом, опустилось, окутав все пространство, и за миг до забвения он увидел, как на черном фоне блеснула и погасла звезда.
Александр Угай (в соавторстве с Татьяной Орловой).
Адрес материала: //mail.msn.kg/ru/news/10582/