Вам, сверхдальние наши потомки

    В очередной раз наш собрат по газетному цеху, наш коллега и современник Александр Никитенко преподнес повод для признания в любви и восхищения его поэтическим даром. Восемь поэтических сборников выпустил он до этого момента, но не было еще такой объемной, охватывающей более четырех десятилетий его стихотворчества книги, которую сам автор означил как итоговую. Речь идет о книге избранного "Пульсар" объемом более 43 печатных листов или около 700 страниц. Под одним переплетом автор собрал все, на его взгляд, лучшее, что создано им в поэзии за последние 42 года.

    Когда читаю стихи Никитенко, всякий раз в памяти всплывают строки Евгения Евтушенко: "Таланты русские, откуда вы беретесь?" - и всякий раз возвращаюсь к размышлениям о поэзии и поэтах: что это за удивительное, необъяснимое и завораживающее явление.

    Поиски ответа на этот вопрос привели к тому же Евтушенко. Это, может быть, наивно, говорил он, но я думаю, чтобы стать настоящим поэтом, нужно обладать по меньшей мере пятью качествами. Надо, чтобы у тебя была совесть, чтобы у тебя был ум, чтобы у тебя была смелость, чтобы ты любил не только свои стихи, но и чужие, чтобы ты хорошо писал стихи. Но без четырех предыдущих качеств одного пятого мало, чтобы стать поэтом, ибо

    Поэта вне народа нет,

    Как сына нет  без отчей тени.

    Всеми этими и сверх того многими иными качествами Александр Никитенко наделен сполна. И он смело и открыто может сказать

    Не брал я  что лежало плохо,

    не рвал у ближнего куска.

    Честь, совесть, долг для Никитенко не абстрактные понятия, за них он готов идти в рукопашную и призывает к этому нас, его читателей.

    На рожон, срываясь,  лезьте,

    если топчут в вас стада

    чувство совести и чести,

    чувство долга и стыда.

    Сравним, как перекликаются эти строки с написанным ранее Евтушенко:

    Поэтом вечно  движет стыд,

    его кидая  в необъятность,

    и он костьми  мосты мостит,

    оплачивая неоплатность.

    В 60-е годы прошлого века в литературную критику вошло понятие "исповедальная проза". Это прилагательное в полной мере применимо к поэзии Никитенко. По большей части она исповедальная, раскрывает его глубинную сущность, добрый ум и мудрое отзывчивое сердце. Говоря о себе:

    Я поэт - рабочий вол  и пахарь,

    а не робкий хахаль  томных муз,

    признаваясь, каким тяжким трудом и бессонными ночами, пачками выкуренных сигарет и яростью, до бешенства в творческом загоне даются стихи, что "чем тяжелее строчка ляжет, тем легче стих рванется ввысь", он в то же время отчетливо понимает, что поэзия -

    Она подвластна  только небу,

    где Бог, и вечность,  и талант.

    Примерно к такому же выводу пришел задолго до этого Тициан Табидзе, заметивший:

    Не я пишу стихи.

    Они, как повесть, пишут

    Меня, и жизни ход  сопровождает их...

    Говоря о поэзии вообще и поэзии Никитенко в частности, нельзя не затронуть тему, о которой писал еще великий романист Лев Толстой в записных книжках: "...настоящий поэт сам невольно и с страданием горит

    и жжет других". У Блока есть эпиграф к одному стихотворению: "Там человек сгорел". О том же самом писал Борис Пастернак:

    О, знал бы я, что так бывает,

    Когда пускался на дебют,

    Что строчки с кровью - убивают,

    Нахлынут горлом и убьют!

    Вот как это переплавляется в сознании и поэзии Никитенко:

    Живой вопящий факел -  Блок, Есенин,

    Ахматова, Высоцкий, Пастернак.

    И наконец:

    Я тыщу раз

    сжигал себя

    стихами.

    Поразительное, на грани мистики, общее осознание поэтами разных эпох своей избранности, своей роли и своего места в этой жизни, своего предназначения "глаголом жечь сердца людей" и "светить другим, сгорая". Как удивительно точно подметил Евгений Евтушенко:

    Поэзия чудит,

    когда нас выбирает,

    а после не щадит

    и души выбивает.

    И как злая насмешка реалий бытия, равнодушие и непонимание окружающих. Поэт рвет на куски собственную душу, орет до крови горлом, пытаясь докричаться до соседей по времени, донести до них свою боль и тревогу, а то, быть может, и поделиться радостью открытия мира, но чаще всего его не слышат. "Послушайте!" - надрывался Маяковский, "Граждане, послушайте меня!" - взывал Евтушенко.

    У Никитенко одно из стихотворений так и называется - "Не слышат".

    Не слышат, хоть убей!

    Да что они, оглохли?

    Кричи - не докричись...

    Но если и докричался вдруг, еще не факт, что будешь услышан и понят. И всегда остается ощущение тревоги: сможешь ли сказать то, что нужно людям.

    Следом за этим в сборнике идет стихотворение "Услышали". "Услышали! Ура!" и тут же горькое разочарование оттого, что разделяет поэта и тех, к кому обращено его слово, глухая стена непонимания:

    Услышали меня -

    не поняли ни звука...

    Уж лучше бы они

    не слышали меня.

    Сравним с тем, что сказал четвертью века раньше Евтушенко:

    Страшно, если слушать  не желают,

    Страшно, если слушать начинают.

    В сознании художника (а всякий поэт - художник) воплощается самая сокровенная суть его личности. Подлинный поэт, как и всякий художник, - это человек, который стремится постоянно жить на том уровне душевного напряжения, каким порождено его создание. Иначе "стиль" оторвется от реального чувства, станет "литературой", пустой оболочкой без внутреннего напряжения и содержания.

    У Наума Коржавина - поэта, принадлежащего к более старшему поколению, есть замечательное стихотворение "Трубач". Вот его начало:

    Я в детстве мечтал,  что трубач затрубит,

    И город проснется  под цокот копыт.

    И вот финал:

    И старость подходит. И хватит ли сил

    До смерти мечтать,  чтоб трубач затрубил,

    А может, самим  надрываться во мгле...

    Ведь нет, кроме нас,  трубачей не земле.

    Эстафету трубачей на земле был готов подхватить молодой тогда еще Никитенко:

    Может, время меня призовет,

    и я стану зовущим горнистом.

    Подыму я трубу высоко,

    Не отбой протрублю, а тревогу.

    И услышат меня далеко.

    И коней оседлают в дорогу.

    И конечно же, в один ряд встает трубач Булата Окуджавы, который встал "в дыму и в пламени, к губам трубу свою прижал, и за трубой весь полк израненный запел "Интернационал". И вновь удивительное родство поэтических душ, настроенных на одну волну.

    А разве не интересна вот такая перекличка поэтов через десятилетия?

    ...Если правда у нас на знамени,

    Если смертной гордимся  годностью, -

    Так чего ж мы в испуге замерли

    Перед ложью и перед  подлостью? -

    вопрошал в 1968 году бард и бунтарь Александр Галич. И вот спустя 37 лет его соплеменник по поэтическому роду Никитенко отмечает:

    Революционный Киев.

    Революционный Бишкек.

    Надежды на что и какие

    с урчаньем в пустой кишке?

    Этого не разумеют

    олигархи и бандюки.

    Враждебные вихри - веют.

    Зреют бунтовщики.

    Да и сам он по духу, по сути своей бунтарь-одиночка, которому "формулу жизни являли на блюде, а я предпочел не по формуле жить!".

    Трудно в одной статье объять весь поэтический мир Александра Никитенко, хотя бы бегло обрисовать его портрет, созданный им самим, его иронично-философский взгляд на свое и наше бытие, его светлую ностальгическую грусть о детстве, студенческой юности, об ушедших в мир иной родителях, о малой родине. Но об одной яркой стороне его поэзии не сказать нельзя. По своей глубинной сути Никитенко тонкий, наблюдательный и нежный лирик. Читая его "Синего неба теплынь. Кроны напитаны синью", "По реке в разводах синих зяби быстрые бегут", "Грязь. Распутица. Тоскливо. Ветер крутится гудя. Как обугленная, ива почернела от дождя", "День, как розовый младенец, с млечным медом на губах", "Сумерки пахнут сиренью. Ею набит палисад. Космы спуская к селенью, тучи вдали парусят" и множество подобных, щедро рассыпанных по страницам книги жемчужин, я не мог отделаться от назойливой мысли, что здесь Никитенко очень близко подходит к Есенину. И каково же было удовольствие наткнуться на стихотворение, которое начиналось словами: "Я поэт возлеесенинский".

    Программное стихотворение Никитенко, давшее название всему сборнику, заканчивается такими словами: "Гаснут звезды, а свет сквозь потемки к нам идет еще тысячи лет! Вам, сверхдальние наши потомки, я стихи излучаю как свет".

    И добавить к этому нечего. Да и нужно ли?

    Фото Владимира ВОРОНИНА.

    Вячеслав ТИМИРБАЕВ.

Адрес материала: //mail.msn.kg/ru/news/19607/