Дьявольский соблазн

    Создав Адама и Еву, Бог поселил их в раю, запретив только одно — пробовать яблоки с одного из деревьев. Яблоки те между тем наливались розовой мякотью и расточали вокруг себя медовый аромат. Неизвестно, кто первым предложил попробовать запретный плод, Ева или Адам. Общечеловеческая история утверждает, что сделала это Ева. Возможно. Потому что мужчины по сути своей нерешительны — это раз, и очень боятся всего нового — это два. Однако эту самую общемировую историю писали именно мужчины. И кто бы это запретил им трактовать происшедшую трагедию таким именно образом, каким им этого хотелось? Кроме того, еще с детства мы знаем, что главные ябедники — это девочки, но также знаем и то, что мальчики быстрее девочек и куда энергичнее отказываются от содеянного: это сделал не я! Они вечно боятся наказания. Ева же, наверное, в те времена встала в позу: да, я съела это яблоко! И что с того? Адам ведь тоже ел. То есть сдала своего соплеменника со всеми потрохами. И что было делать Господу Богу в таких обстоятельствах? То, что он и сделал: выгнал парочку вон из рая. А за их грех теперь расплачивается все человечество.
    Впрочем, зачем бередить исторические раны? Разве что только для того, чтобы в тысячный, в миллионный или даже триллионный раз убедиться в том, что грех в одиночку не совершается. Человеку обязательно нужна компания, в крайнем случае — пара.
    На таком фоне спор о том, кто более виновен — взяточник или взяткодатель, — напоминает собой спор о том, кто был сначала — курица или яйцо. Некому было бы давать, некому было бы и брать. Но и наоборот.
    А пока что давний процесс — брать или не брать, давать или не давать — продолжает иметь место, а современные его участники Адам и Ева, несмотря на суровое предостережение, поступают так, как привыкли.
    А древо коррупции все растет и плодоносит
    Сначала все выглядит вполне пристойно. Встречаются два человека — один чиновник, другой, допустим, предприниматель и долго и нудно начинают рассуждать о проблемах страны и о путях выхода из всяких там кризисов. Говорят красивые слова и составляют умопомрачительные фразы. “Порядочные” взяточник и взяткодатель знают правила своей игры. При этом бизнесмен, которому приходится играть роль соблазнителя, играет в поддавки. Он вежливо и смиренно замирает всякий раз, когда речевой поток его собеседника набирает обороты и патриотические нотки. Между тем чиновник, которому приходится играть роль соблазняемого младенца, начинает уставать. Он явно предполагает, что ему должны “дать”. Однако не знает, сколько именно предложат и когда наконец. В его голосе появляются визгливые нотки. Между тем голос соблазнителя, наоборот, крепнет и набирает обороты. Он знает, что уже пора “давать”, и знает, сколько “даст”. Но нужно получить гарантии того, что дело его сдвинется с точки и примет желательный оборот.
    Постепенно в кабинете начинает прорисовываться третий образ — деревцо коррупции способно, оказывается, прорастать прямо на глазах. В воздухе начинают трепетать его листья — зеленее некуда. Соблазнитель осторожно вбрасывает мяч: даю “штуку”. Соблазняемый приостанавливает бег своего речевого потока лишь на мгновение, замирает в мыслительном процессе, но и этого мгновения хватает на то, чтобы понять — согласен.
    Литературный язык начинает уступать свои позиции грубой ненормативной лексике. Оба не стесняются в выражениях. Постепенно начинают понимать, зачем им это нужно. Больше всего это, оказывается, нужно соблазняемому индивидууму. Он не может легко и просто перейти из состояния честного чиновника в состояние коррумпированного. Ему нужна какая–то дополнительная точка опоры. Ее он и находит в мате. Он костерит всех тех, чьи образы незримо маячат в этом кабинете, костерит потому, что боится их гнева и суда. Соблазнитель аккуратно поддерживает его, не дает снизить темп. Наконец приходят к выводу, что и те “не без греха”, следовательно, почему нам нельзя то, что можно им?
    Начинают обсуждать в деталях “интересный” вопрос. Бизнесмен, обдумавший свои позиции не единожды, говорит коротко и ясно, чиновнику приходится тяжелее — ему на ходу нужно решить совершенно алогичную задачу: так вплести частную просьбу в общественный процесс, чтобы она не торчала занозой на гладком правовом поле. Задачу он решает вслух, обнаруживая в ней все новые и новые трудности. Наконец со вздохом говорит — не получается. Хорошо подготовленный бизнесмен подсказывает ему пути выхода из щекотливой ситуации. Особенно интересен узнаваемый вариант: “Так ведь потом, когда я решу свои проблемы, — говорит бизнесмен, — вы вполне можете отменить свое решение, и все дела”.
    О, сколько раз в нашей бедной стране принимались прямо противоположные решения по тому или иному вопросу! И каждый раз обществу объясняли, что именно этот вариант принесет ему выгоду. Когда выяснялось, что пахнет, наоборот, не выгодой, а потерями государства, то “неправильное” решение отменялось и начинало действовать правильное. А простые граждане думали при этом: зачем так витиевато идти к цели? Зачем столько сложностей там, где нужно одно, но простое и четкое решение? Наивные. Если бы все думали так, как они, то откуда бы у чиновников, протирающих свои штаны за одну зарплату, были бы деньги?!
    В воздухе все сильнее и сильнее пахнет зеленым “яблочком”.
    Процесс пошел
    Процесс дачи и получения взятки потому, оказывается, тяжел и громоздок, что и тот, кто дает, и тот, кто берет ее, боятся друг друга. Бизнесмен старательно прячет свой страх, тем не менее до последнего не выпускает из рук “штуку”. Чиновник ведет себя куда откровеннее: об этом ведь могут узнать, не так ли? Не вижу его глаз, но тем не менее предполагаю наличие в них простого животного страха, этот страх чувствуется в тембре его голоса и в скрипе злосчастного кресла, в котором он ерзает особенно нервозно. И зачем так мучить себя, возьми и откажись, но как откажешься, если “штука” маячит перед глазами и издает приятный аромат?! Особенно приятно представить себе момент пересчета денег. Там, дома, в безопасной обстановке. Тогда, когда “штуку” можно будет, наконец, припрятать.
    Зачем узнать?! Кому узнать?! Негодует соблазнитель. Мы сейчас с вами решаем важную государственную проблему. Не так ли? Мы хотим сделать так, чтобы какие–нибудь наглые люди не опередили нас и не поступили во вред государству.
    Чиновник временно замолкает, черпая в словах соблазнителя утешительные для себя мотивы. Глаза его, сердце, душа трепещут. Они сливаются в жуткой этой вибрации в театральный призыв — о, говорите, о, прошу вас, говорите, убеждайте меня, убеждайте!
    В воздухе носятся слова. На государственном, официальном языках, иногда почему–то с примесью английских. Но особенно ярко подаются слова в форме ненормативной лексики. Какая, оказывается, полиглотка эта коррупция! И, главное, как все ясно, просто, понятно…
    Был когда–то в прошлом веке такой язык — эсперанто. Рядом с языком, который придумали наши коррупционеры, эсперанто может отдыхать. А нашим молодым ученым следовало бы, на мой взгляд, написать серию монографий на эту тему. Вот уж действительно, где мы достигли высот развития, так достигли.
    Постепенно оба начинают уставать. Но главная, завершающая сцена еще впереди.
    Ей предшествует еще один мощный аккорд “патриотизма”. Мы–то, по крайней мере, хоть любим свою страну, не то что иные прочие. Мы–то хоть вреда ей не нанесем. А что поступаем так, ну что поделать? Страна страной, но и себя забывать не надо.
    В этот момент чиновник поднимается из кресла, давая понять, что аудиенция закончена, бизнесмен подпрыгивает, словно резиновый мяч, крепко жмет поданную ему руку и аккуратно вкладывает в нее заветный плод. Чиновник робко и вяло: да, не надо, и так сделаю, но при этом у него жутко колотится сердце, а вдруг его слова будут приняты за чистую монету? Бизнесмен сладким голосом, таким, каким, наверное, разговаривает со своей любимой, нежно протестует: да что это такое? Так, приложение к сказанному, развитие, так сказать, темы.
    Они еще раз сладко улыбаются друг другу и расстаются.
    “Сволочь”, — бурчит под нос чиновник.
    “Сволочь”, — почти проглатывает сказанное бизнесмен.
    И нет на них Господа Бога, чтобы призвать их к ответу?
    Процесс в вариациях
    Куда сложнее такой процесс идет, если чиновнику “нужно”, а посетитель никак этого не поймет. Не все же тренированные. Чиновник, бедный, уже чуть ли не открытым текстом говорит, даже цену снижает, а посетитель все свое: я заслуженный строитель (врач, учитель и так далее), я имею право, а мне его не дают. Чиновник начинает уставать и раздражаться, и это в условиях полного незнания психологии данного посетителя — как он поступит, когда поймет? Вдруг сдаст?! Такие моменты очень неприятны. Поэтому чиновники “высокого полета” никогда на такой риск не идут — опасно. Тот, кто не даст никогда, в высокий кабинет не допускается, а те, кто правильно “взрыхлены и подготовлены”, уже не такие тупые и понимают происходящее хотя бы наполовину. С “сырым” народом вынуждены работать в основном мелкие чиновники, да и берут они помалу, не так, как высокопоставленные. И чаще всего на этом самом “чуть–чуть” и попадаются. И это именно о них мы читаем в газетах гневные сообщения: на месте взятия мзды арестовали такого–то, например, акима, участкового или работника военкомата…
    Несырой народ знает, зачем идет в определенную инстанцию, и хотя денег ему жалко — это во–первых, он не хочет потакать коррупции — это во–вторых, но он прекрасно знает, что иначе у него ничего не получится. Те, кто “дергались”, протестовали и предпринимали какие–то контрмеры, проиграли, свернули свой бизнес, уехали или… сидят. Поэтому последователей у них немного.
    Наши женщины, увы, привыкли давать взятку своим телом. Кокетство, такое естественное вроде бы для женщины поведение, становится инструментом продажи. Юные студентки строят глазки обрюзглым и толстым профессорам, референтки, секретарши и начинающие менеджеры, вздохнув, ложатся под своих шефов. В нашем обществе если и говорят о проституции, то только в ее уличном варианте. А сколько трагедий происходит за фасадами государственных, частных образовательных (!) учреждений, сколько судеб в результате этого сломано и сколько детей или не родилось, или осталось в детских домах, пока что никем не подсчитано и не проанализировано. Да и о чем тут говорить, если женщины открыто, даже гордясь “достижениями”, афишируют свои карьерные и финансовые приемы! Девчонки толпами едут в иноземные притоны только потому, что знают: точно такая же судьба их ждет и на родине, но только за куда более мелкие денежные знаки.
    Главное оружие коррупционеров — блеф. Они любят назвать к месту имена еще более высоких чиновников, с которыми будто бы делятся. Как на самом деле — неизвестно, пойди и проверь, как говорится. Впрочем, и проверки, хотя бы самые поверхностные, подтверждают: этот человек МОЖЕТ находиться под покровительством. Потому что — земляк, потому что вместе когда–то работал, потому что дочь его замужем за сыном того или собственный сын женат на внучатой племяннице двоюродной тети большого лица.
    А главная питательная среда — случайный подбор служащих. Что имеется в виду? Да то, что НИКОГДА у нас не будет честных чиновников, если их назначению не станут предшествовать серьезное воспитание и тщательный отбор. Что такое наши чиновники в массе своей? Люди, НИКОГДА не имевшие высокой заработной платы, НИКОГДА не задумывавшиеся о духовной стороне своей жизни, а думающие только о том, как бы поесть вкуснее и сделать это бесплатно. А такое обстоятельство погубило не одну страну. Есть мнение, что Франция сдалась Гитлеру практически без сопротивления (если не иметь в виду неофициальное движение Сопротивления) только потому, что именно такие чиновники наполняли ее службы. Хотите цитату? Пожалуйста: “Они были продажны и бездарны. Их инертность, взяточничество, слепое следование однажды заведенному порядку способствовали поражению Франции” (Лион Фейхтвангер).
    После рая
    После рая человечество ест все плоды подряд. Не выбирая. Ведь что такое коррупция, если разобраться? Желание попробовать все плоды жизни, какие только есть на свете. У иного уже есть и ананасы, и киви, и яблок пруд пруди, но нет, например, авокадо. И за это самое авокадо он пойдет на любое противоправное действие. Какой из этого выход? Лечить булимию — чувство вечного голода. Как ее лечить? А черт ее знает. Или брать на работу таких чиновников, у которых аллергия на все плоды. То есть на такие, которые не выращены собственными руками. Духовная аллергия. Но в любом случае ясно: виноваты в этом процессе прежде всего те, кто “берет”.
    Когда–то, на заре нашей демократии, в Кыргызстане проходил очередной съезд женщин, кажется, в таком формате последний. В стране в то время был дефицит на все: сахар, водку, мыломоющие средства, женские колготки, туалетную бумагу. Так вот, в фойе филармонии, где проходил съезд, его организаторы подготовили торговые палатки, где что–то можно было взять не просто за деньги, но еще и исключительно по специальным талонам. Невозможно забыть, что творилось с женщинами! Хрупкие и нежные, они сносили прилавки, хватая по нескольку пар колготок, рулонами туалетную бумагу, флаконами всякие там лосьоны и шампуни. Те, у кого не хватило денег, плакали. За каждой из этих женщин была семья — не промытая толком, лишенная сладостей, зубной пасты и прочей такой необходимой для жизни мелочи. И поэтому они брали свои редуты, сжав зубы.
    А в стороне от “процесса” стояла (еще) такая как бы скромная, ну очень высокопоставленная дама. Она смотрела на “процесс” теми же горящими глазами, какие были и у остальных женщин. Организаторы съезда принесли ей ее кулек, отвоевав его у жен чабанов и милиционеров. И она этот кулек… взяла. Как должное, как необходимое. И ни тени сомнения: а может быть, я, именно я должна поступить в таких обстоятельствах иначе? Потом у нее много было всяких “кульков”, больших и разных. А те, кто нес их ей, постепенно заполнили всю чиновничью обойму. Они и сейчас в массе своей на своих “рабочих” местах, а те, кто выбыл, завидуют тем, кто остался, и сообщают о них всякую “информацию”. Коррупция — это прежде всего безнравственность.
    Но что все–таки делать с коррупцией? А что с ней делать? Перестать брать, и все. Так просто. Но кто начнет так жить и работать первым? Потому что до сих пор на моей родине можно получить все, если заплатить, и не получить ничего, если денег у вас нет, а есть только право получить это бесплатно.
    Когда–то, все на той же на заре, народ убеждали: не бойтесь появления богатых, став такими, они потом начнут щедро делиться с неимущими. Не получилось. Зато в ход пошла новая философия: “Не воруют только дураки и ленивые”. А ведь коррупция по сути своей и есть воровство — наглое откусывание от государственного пирога. Мы все видим, что пирог обгрызен, но так почему–то и не решимся: с кого начать, кого первым призвать к ответу? И с завистью смотрим на пироги соседей — они все пышнее и румянее, их почему–то так нагло и откровенно никто не надкусывает.
    Дьявольский соблазн можно преодолеть только одним путем — страхом наказания. Видимо, Адам и Ева слишком давно покинули рай и потому не помнят, что, собственно, потеряли. А если здесь и сейчас они потеряют должность, неправедно нажитое имущество, позор покроет их головы, то, может, юниоры уже станут жить иначе? А нищий и бедный Кыргызстан вдруг обретет второе дыхание?
    Людмила Жолмухамедова.

Адрес материала: //mail.msn.kg/ru/news/14194/