А главное все-таки — талант. О поэзии Александра Никитенко

    А где, когда,

    На чем растут

    Хорошие стихи?

    Мих. Луконин

    Когда случается авиакатастрофа, первым делом пытаются найти “черный ящик”. Лишь на него надежда установить, разгадать причины случившегося.

    “Черный ящик” — так называется только что увидевший свет сборник, состоящий из стихотворений и “Книги молчания” Александра Никитенко. Название не случайно. Автор собрал под одной обложкой стихи, написанные в разные годы и даже эпохи, но которые полнее раскрывают его внутреннюю сущность, круг его переживаний и устремлений, его сокровенное “Я”. Эти стихи я бы отнес к разряду исповедальных.

    Что посеете, то обрящете.

    Я летел на свою звезду.

    Мои строчки — черные ящики.

    Когда рухну — в них к вам приду.

    В своих заметках о поэзии моего доброго приятеля и коллеги по газетному цеху не могу, да, по чести говоря, и не хочу быть объективным. К его творчеству у меня сугубо личностное, очень предвзятое отношение. А по-другому относиться к таланту, по-моему, нельзя.

    “Мы не врачи — мы боль”, — сказал когда-то о роли русских писателей Герцен. Многие стихи Никитенко порождены болью. За наш сегодняшний день и за нас самих, за наше беспамятство, за все то, что мы творим с природой, и за отношение к братьям нашим меньшим.

    И все-таки, поэзия, я твой,

    еще я не ушел с передовой.

    Всю боль,

    всю соль земли

    с тобой я знаю.

    Когда горит холодная заря

    и дышит осень, листьями соря,

    я ни на что тебя не променяю.

    Или более позднее признание:

    Мне

    все мои метания

    простятся —

    мечусь я,

    обо всем живом боля.

    А вот совсем недавнее:

    Всё, что душе страдать велит,

    я от себя не отфутболиваю.

    Когда душа моя болит,

    я ваши души обезболиваю.

    В “Черный ящик” включены отдельные стихотворения, помеченные еще 1965, 1968 годами. Но первая скромная книжечка стихов объемом всего три печатных листа вышла у Александра в 1979 году, когда ему исполнился 31 год. Всего же в бытность Союза было издано 5 его сборничков общим объемом 17 печатных листов. В книгоиздательствах республики соблюдалась строгая субординация и очередность. Политическая цензура не обращала внимания на такие мелочи, как талант и бесталанность, не учитывала, что стихотворцев было много, а вот поэтов — единицы.

    С распадом СССР место политической цензуры заняла не менее изощренная и привередливая цензура коммерческая. Еще в 1994 году Евгений Евтушенко писал: “Переполитизированность общества, переходящая в апатию, такова, что какой-нибудь новый великий русский поэт может на долгое время остаться или даже умереть незамеченным. Мы вступаем в эпоху, когда, может быть, наше поколение останется последним поколением профессиональных поэтов, живущих на эту профессию. Но чем непоэтичнее время, тем выше цена настоящей поэзии, тем необходимее среди музыки пошлых шлягеров и стадного политического скандирования “глагол времен — металла звон”.

    Убедительным доказательством, что Никитенко настоящий поэт, для меня служит его активная творческая работа даже в то время, когда, казалось, не было никакой возможности публиковаться и уж тем более издавать написанное. Он созидал, движимый золотым правилом: может многое помешать издавать написанное, но ничто не может помешать творить.

    Впору вслед за Маяковским повторить:

    Это время —

    трудновато для пера,

    но скажите вы,

    калеки и калекши,

    где,

    когда,

    какой великий выбирал

    путь,

    чтобы протоптанней и легше?

    Преимущество коммерческой цензуры перед политической уже в том, что встреча поэта с читателем теперь перестала зависеть от идеологической конъюнктурности и от бюрократического чинуши. Конечно, тут в дело вступают финансы, но это все же совсем иное.

    Последний в советскую эпоху и самый объемный (пять печатных листов) сборник стихов Никитенко вышел в 1991 г. А затем наступило долгое в 14 лет молчание. Лишь в 2005 г. он издал на свои средства книгу стихов и палиндромонов “Некто я” объемом 23 печатных листа. И за последующие 6 лет было выпущено 10 поэтических книг, включая нынешнюю, в том числе наиболее полная книга избранного “Пульсар” в 43 печатных листа.

    Однако суть не в их количестве и объеме. Суть в обаянии поэзии, которая скрывается не только в мысли, заложенной в стихах, но и в тонкости эпитетов, в неожиданных рифмах, в интонационных переливах, в самой музыке слова, наконец.

    Ветер выл и глухо дождь долдонил.

    Разомлев от света и огня,

    музыка, как птица из ладони,

    вырвалась на волю из меня.

    Стало хрестоматийным утверждение Некрасова: “Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан”. В еще не столь давние времена люди нашего с Александром поколения почитали за долг занимать гражданственную позицию. Увы, со сменой нравственных ориентиров боязнь впасть в ложную, пафосную гражданственность, презрение к псевдопатриотизму привели к отрицанию гражданственности вообще.

    Поэзии Никитенко гражданственность присуща естественным образом. Она является его природой, сутью, выстраданным мировоззрением.

    И как бы критик ни кусался,

    и как ни портил мне кровей,

    я славлю вечный дух гусарства

    болеть о родине своей.

    А еще “и выше жизни свою любовь к своей отчизне поэты ставили всегда”.

    Размышляя о творчестве Никитенко, хочу напомнить давнюю истину: настоящий поэт не может быть плохим человеком. Александр ни в стихах, ни в жизни не пытается выглядеть хорошим человеком. Он им является по своей сути. Разве способен плохой человек написать такие проникновенные строки:

    Бурлила радость как эпоха.

    Порой валила с ног тоска.

    Не брал я что лежало плохо,

    не рвал у ближнего куска.

    Умри людская злость и псовость!

    И пусть восторжествуют вновь

    вода и хлеб, и соль, и совесть.

    “И жизнь, и слезы, и любовь”.

    И разве не о том же самом говорят, скажем, такие строки:

    Лишь глаза я скошу из кабины

    как летят, пронимая до слез,

    эти красные гроздья рябины,

    эти желтые листья берез.

    Или вот эти:

    Сыро. Земля не просохла.

    Сердце изводят на нет

    берега ржавая охра,

    стылой воды фиолет.

    Единственное, что всякий раз огорчает — крайне ограниченные тиражи сборников Никитенко, выпускаемые самим поэтом по принципу “самиздата”. Уж ничего тут не поделаешь: коммерческая цензура устанавливает свои жесткие рамки.

    Закончить же размышления о поэзии Никитенко хотел бы тем, с чего начал. Тем более что включенные в книгу стихи завершаются именно этим:

    Когда Бог меня обрящет

    и вернет в родную тьму,

    жизнь моя — мой черный ящик —

    расшифруется ему.

    Вячеслав ТИМИРБАЕВ.

Адрес материала: //mail.msn.kg/ru/news/36588/