Держись, солдат!

    По ночам рана болит по-особенному. Если днем Ахмеда отвлекают различные мелочи по дому, чтение захватывающих детективов, хлопоты матери, то ночью наваливаются думы. И они терзают израненное тело сильнее, чем та пуля, которая угодила в Ахмеда в ущелье Семи Батыров в Баткенской области.
    – Я свой миномет мог разобрать и собрать с завязанными глазами, — усмехается Ахмед, заранее склоняясь на правый бок — так легче переносить боль. — В последнем бою выпустил по горам мин двести, не меньше. Правда, не знаю, сколько там было боевиков, но если в ущелье сидел отряд, то уйти удалось мало кому. Под вечер уже отстрелялись, тишина наступила, как будто оглохли. Ушли отдыхать. Я залез в двухместную палатку, задремал. И тут резкий удар в бедро, а затем услышал выстрел. Я понял, что в меня попала пуля, и закричал…
    23–летний Ахмед Абитов был ранен 23 сентября 2000 года. Пулю из автомата выпустил не бандит, а свой соратник — такой же контрактник Серега Садовых. Чистил, дурень, оружие и не проверил, что в стволе затаился коварный патрон. И надо же такому случиться: по закону подлости зацепил спусковой крючок, и пуля прошила брезентовую палатку, в которой спал Ахмед.
    — В Баткен я поехал добровольно, — закуривая сигарету, вспоминает Ахмед. — Срочную службу отслужил, как положено, вернулся в родную Александровку. Работы не было, немного потаскал мешки на мельнице, надоело все. Затем вызвали в военкомат меня, других парней. Военком говорит: не надоело, мол, здоровым лбам дурака валять да пьянствовать? Кто хочет Родине послужить, выйти из строя. Я подумал, а чего, собственно, теряю. В армии мне нравилось, вообще хотелось повоевать, медаль или орден заслужить. Еще думал скопить немного денег, чтобы хозяйством обзавестись. Я ведь самый младший в семье, а всего нас восемь детей. Когда отец умер, мы с мамой остались вдвоем в доме, братья и сестры свои семьи завели, у них тоже проблемы, как прокормить детей.
    Военком клялся, будто в Баткен нас не отправят, только я знал, что набор контрактников именно туда будет. Но я не пугался, наоборот, хотелось самому попасть на войну…
    Потом Ахмеда повезли в Кой–Таш, где за пару месяцев он вспомнил малость подзабытую армейскую дисциплину и свой 120–миллиметровый миномет, который освоил еще на срочной службе. Уже в марте часть погрузили в машины и прямым ходом в Баткен.
    — Мы стояли на плато, где в прошлом году боевики захватили японских геологов, — продолжает Ахмед. — Вроде все было тихо, спокойно, но когда началось вторжение и пошли первые жертвы, мы тоже со дня на день ожидали вступления в бой. У нас, минометчиков, свои задачи, в непосредственную стычку мы не лезли, лупили издалека. Порой кладем “сюрпризы” за пять километров от своих орудий. О результатах нам уже потом сообщают разведчики. Но до конца мне довоевать не дал тот несчастный случай.
    ПулЯ, как выяснилось, вышла из живота, но повредила мочевой пузырь и тонкую кишку. Сознания Ахмед не потерял и всю дорогу до Айдаркена в КамАЗе скрипел зубами от лютой боли внутри. Здесь перевязали, а через два дня перебросили вертолетом в Ош. В областной больнице прооперировали, но состояние не улучшалось, и Ахмеда погрузили на гражданский самолет, летевший в Бишкек.
    — Все это время я не брился, кушать практически не мог, — говорит Ахмед. — Поэтому, когда меня привезли в госпиталь, то был похож на боевика, так мои соседи в палате сначала подумали. Боли не прекращались, наверное, пуля там что–то серьезное повредила, из меня все выходило по трубке, которую вставили в бок. К тому времени моих родных стала одолевать мать того контрактника, который меня ранил. Дескать, подпишите бумагу, что претензий не имеете. Мои вроде и не против были, только говорили, чтобы все расходы на операцию и лекарства она оплатила. Один раз эта женщина брякнула: вашему-де хорошо, он на чистой кроватке лежит, а мой в камере тюремной голодает. А мой брат вспылил, высказал мамаше все, что о ней думал: и о ее сыночке, который искалечил меня, и прогнал прочь…
    Через четыре месяца Ахмеда выписали, все равно больше ему ничем помочь не могли. Парень добрался до Кой–Таша, где продолжал числиться на службе, и уволился подчистую.
    Выдали Ахмеду страховку за ранение — семь тысяч сомов, этих денег едва хватило рассчитаться с долгами, накопившимися во время лечения. И вернулся в родное село с баткенской войны искалеченный солдат с 350 сомами, которые положило ему государство в виде ежемесячной пенсии за инвалидность.
    — Кушать я ничего не мог, только куриный бульон, — грустит Ахмед. — Мама, пока поднимала меня, перерубила всех наших кур в хозяйстве, но здоровью это помогло мало, рана продолжала болеть и не заживала. Поехали мы к хирургу Акрамову, сказали нам, что это лучший врач в Кыргызстане. Он посмотрел историю болезни, дырку от пули, покачал головой, говорит: “Да, угораздило тебя, парень. Только оперировать тебя сейчас нельзя, хуже может быть. Приезжай ко мне в ноябре, поставим тебя на ноги”. Срок подходит, но поехать к Акрамову я не смогу — денег нет. За операцию ведь большие деньги надо платить, кто же сейчас будет делать это за просто так. Моей же пенсии на сигареты не хватает, а бросить я не могу, дым, когда внутрь попадает, наверное, успокаивает рану, и мне легче. А мама на рынке табаком торгует, еле–еле концы с концами сводит, откуда же мы деньги на операцию возьмем?
    Беспомощность Ахмеда бесит его самого. Скоро ведь холода ударят, чем топить хибарку, где живут они с матерью? В прошлом году помог местный айыл окмоту, завез немного угля, а нынче что будет, неизвестно. В военных документах Абитова сохранились его физические данные: рост — 182 см, вес — 94 килограмма. Сейчас Ахмед едва ли весит больше 70 кг, нормально есть он до сих пор не может.
    — Я ваши материалы про баткенскую войну многие читал, — говорит мне Ахмед, закуривая очередную сигарету. — Особенно запомнился лейтенант Вавилов, который потерял в бою ногу. Вы писали, что он остался на службе, полностью освоил протез и даже собирается прыгнуть с парашютом. Я тоже был бы счастлив остаться нормальным человеком, но боль внутри не отпускает ни на секунду. Я до сих пор даже в туалет не могу сходить, все выходит через трубку. И не знаю, сколько мне еще мучиться придется в этой жизни. Маму жалко, старенькая она у меня, а изо всех сил бьется, чтобы мне как–то облегчить жизнь. А у меня, верите, кусок в горле застревает, когда подумаю, каким трудом он заработан. Только я все это вам говорю не потому, что хочу разжалобить. Просто наболело на сердце, а высказаться некому. Вы ведь сами знаете, что такое война, и вы меня поймете правильно. Мне иногда советуют — выпей, станет легче. Нельзя мне спиртное принимать, сразу звереть начинаю, вся злость наружу рвется. Поэтому от греха подальше лучше вообще водку не пить…
    Ахмеду многие обещали помочь. В том числе и депутат–афганец Таштанбеков, другие чиновники. Но Ахмед зла не держит, забыли, видно, важные деятели про нужды простого солдата. Им ведь нужно государственные вопросы решать, а тут какой-то раненый со своими проблемами лезет. Ахмед тоже плюнул на них, не стал попрошайничать по инстанциям, молчком загибается от раны и скрежещет зубами по ночам от неизбывной боли.
    — Эх, мне бы только на ноги нормально встать! — мечтательно говорит Ахмед, вытягивая из кармана пачку. — Тьфу, черт, опять сигареты кончились!..
    Александр КИМ,
    военный обозреватель.

Адрес материала: //mail.msn.kg/ru/news/113/